|
|
|
|
- -
обувь из собачьей шкуры. И почему-то
эти смирные, безобидные собаки на привязи. Если есть свинья, то с колодкой
на шее. Петух тоже привязан за ногу.
- Зачем это у тебя собак и петух привязаны? - спрашиваю хозяина.
- У нас на Сахалине все на цепи, - острит он в ответ. - Земля уж такая.
В избе одна комната, с русскою печкой. Полы деревянные. Стол, два-три
табурета, скамья, кровать с постелью или же постлано прямо на полу. Или так,
что нет никакой мебели и только среди комнаты лежит на полу перина, и видно,
что на ней только что спали; на окне чашка с объедками. По обстановке это не
изба, не комната, а скорее камера для одиночного заключения. Где есть
женщины и дети, там, как бы ни было, похоже на хозяйство и на крестьянство,
но все же и там чувствуется отсутствие чего-то важного; нет деда и бабки,
нет старых образов и дедовской мебели, стало быть, хозяйству недостает
прошлого, традиций. Нет красного угла, или он очень беден и тускл, без
лампады и без украшений, - нет обычаев; обстановка носит случайный характер,
и похоже, как будто семья живет не у себя дома, а на квартире, или будто она
только что приехала и еще не успела освоиться; нет кошки, по зимним вечерам
не бывает слышно сверчка... а главное, нет родины.
Картины, которые я встречал, обыкновенно не говорили мне о домовитости,
уютности и о прочности хозяйства. Чаще всего я встречал в избе самого
хозяина, одинокого, скучающего бобыля, который, казалось, окоченел от
вынужденного безделья и скуки; на нем вольное платье, но по привычке шинель
накинута на плечи по-арестантски, и если он недавно вышел из тюрьмы, то на
столе у него валяется фуражка без козырька. Печка не топлена, посуды только
и есть, что котелок да бутылка, заткнутая бумажкой. Сам он о своей жизни и о
своем хозяйстве отзывается насмешливо, с холодным презрением. Говорит, что
уже всякие способы перепробовал, но никакого толку не выходит; остается
одно: махнуть на все рукой. Пока говоришь с ним, в избу собираются соседи и
начинается разговор на разные темы: о начальстве, климате, женщинах... От
скуки все готовы говорить и слушать без конца. Бывает и так, что, кроме
хозяина, застаешь в избе еще целую толпу жильцов и работников; на пороге
сидит жилец-каторжный с ремешком на волосах и шьет чирки; пахнет кожей и
сапожным варом; в сенях на лохмотьях лежат его дети, и тут же в темном и
тесном углу его жена, пришедшая за ним добровольно, делает на маленьком
столике вареники с голубикой; это недавно прибывшая из России семья. Дальше,
в самой избе, человек пять мужчин, которые называют себя кто - жильцом, кто
- работником, а кто - сожителем; один стоит около печки и, надув щеки,
выпучив глаза, паяет что-то; другой, очевидно, шут, с деланно-глупою
физиономией, бормочет что-то, остальные хохочут в кулаки. А на постели сидит
вавилонская блудница, сама хозяйка Лукерья Непомнящая, лохматая, тощая, с
веснушками; она старается посмешнее отвечать на мои вопросы и болтает при
этом ногами. Глаза у нее нехорошие, мутные, и по испитому, апатичному лицу я
могу судить, сколько на своем еще коротком веку переиспытала она тюрем,
этапов, болезней. Эта Лукерья задает в избе общий тон жизни, и благодаря ей
на всей обстановке сказывается близость ошалелого, беспутного бродяги. Тут
уж о серьезном хозяйстве не может быть и речи. Приходилось также заставать в
избе целую компанию, которая до моего прихода играла в карты; на лицах
смущение, скука и ожидание: когда я уйду, чтобы опять можно было приняться
за карты? Или входишь в избу, и намека нет на мебель, печь голая, а на полу
у стен рядышком сидят черкесы, одни в шапках, другие с непокрытыми
стрижеными и, по-видимому, очень жесткими головами, и смотрят на меня не
мигая. Если я заставал дома одну только сожительницу, то обыкновенно она
лежала в постели, отвечала на мои вопросы, зевая и потягиваясь, и, когда я
уходил,
<> 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 >>>
- -
|
|
