- -
А она его любила? Кузьма . Как не любить? Барин не пустяковый... Полюбишь, коли ежели тыща десятин да денег куры не клюют... Сам-то солидный, сановитый, тверезый... каждого начальства всё одно, как вот я тебя сичас... за ручку... «здрасте и прощайте, милости просим»... Ну, прохожу однажды, это самое, вечером, через сад господский... сад-то, брат, ввво! верстами меряй... иду потихоньку, смотрю это, а они сидят на лавочке и друг дружку целуют. Он ее раз, она, змея, его два... Он ее за белу ручку, а она вся — вспых! и жмется, так и жмется к нему, чтоб ей... Люблю, говорит, тебя, Сеня... А Сеня, как окаянный человек, ходит с места на место и счастьем похваляется с малодушества... Тому рупь, тому два... Мне на лошадь дал. Всем долги простил на радостях... Борцов. Ах... Ну к чему рассказывать? У этого народа никакого сожаления... Больно ведь! Кузьма. Я малость, барин! Просют! Отчего чуточку не рассказать? Ну, ну, я не буду, ежели серчаете... Не буду... Мне плевать на них... Федя. Ты не ори, потихоньку... Кузьма. Я и так потихоньку... Не велит, ничего не поделаешь... Да и рассказывать больше нечего. Повенчались — вот и всё... Больше ничего и не было. Налей-кась Кузьме бессребренику! Не люблю пьянства! В самый раз, когда господам, после венца, за ужин садиться, она возьми да и убеги в карете... В город к аблакату дернула, к полюбовнику... А? Какова? В самый настоящий момент! То-ись... убить мало! Мерик . Да... Ну что же дальше? Кузьма. Очумел... Вот, как видишь, стал зашибать муху и ноне, сказывают, до шмеля дошел... То были мухи, а теперь — шмель... И до сей поры любит. Погляди: любит! Должно, идет таперь пешком в город на нее одним глазочком взглянуть... Взглянет и — назад... К кабаку подъезжает почта. Почтальон входит и пьет. | Тихон. А нынче запоздала пошта! Почтальон молча расплачивается и уходит. Почта со звоном уезжает. | Голос из угла. В этакое ненастье пошту ограбить — раз плюнуть! Мерик. Жил на свете 35 лет и ни разу пошты не грабил. Таперь уехала, поздно... Поздно... Кузьма. Каторги понюхать желательно? Мерик. Люди грабят, не нюхают. Да хоть и каторга! Дальше что? Кузьма. Ты про несчастного? Мерик. А то про кого же? Кузьма. Второе дело, братцы, откуда разоренье пошло — зять, сестрин муж... Вздумал он за зятя в банковом обчестве поручиться... тысяч на тридцать... Зять любит взять... известно, знает, шельма, свой интерес и ухом своим свиным не ведет... Взял, а платить не надоть... Наш так и заплатил все тридцать. Глупый человек за глупость и муки терпит. Жена с аблакатом детей прижила, а зять около Полтавы именье купил, наш же, как дурак, по кабакам ходит да нашему брату мужику жалится: «Потерял я, братцы, веру! Не в кого мне теперь, это самое, верить!» Малодушество? У всякого человека свое горе бывает, змеей за сердце сосет, так и пить, значит? Взять, к примеру, хоть нашего старшину. Жена к себе учителя среди бела дня водит, мужнины деньги на хмель изводит, а старшина ходит себе да усмешки на лице делает... Поосунулся только малость... |