|
|
|
|
- -
собраниях, обществах,
комитетах. Был широко образован, начитан и с огромным интересом следил за
новой литературой. Поддерживал обширные знакомства со "всей Москвой"; был
членом всех больших клубов, создателем и пожизненным председателем любимого
Москвой Литературно-художественного кружка. При всем этом был игрок, то есть
вел постоянную крупную игру. Не было в Москве ни одного общественного
сборища, в котором не было бы на одном из первых мест Сумбатова-Южина. Это
был настоящий любимец Москвы. А летом, вместо отдыха, он ездил в провинцию
на гастроли, потом в Монте-Карло проверять выработанную за зиму новую
"систему", а оттуда в деревню, в усадьбу к жене, писать пьесу.
Этот человек не знал, что такое лень, и мог бы считаться образцом
"кузнеца своего счастья". Он ковал свое положение, не доверяясь легким
средствам, а вкладывая в каждый свой шаг энергию, упорство и настойчивость.
В обществе он был неиссякаемо остроумен и умел монополизировать
разговор. Успех у женщин имел огромный.
Он был барственно гостеприимен и во всяком умел найти хорошие качества.
Это подкупало. В его квартире происходило множество встреч, собраний,
обедов, ужинов.
Про меня и Сумбатова смолоду говорили: "Их черт веревочкой связал".
Наша дружба началась со второго класса гимназии. Но даже в гимназии мы шли
не вместе, а параллельно: гимназия в городе была единственная, народу много,
так что в каждом классе было по два отделения; я был в одном, Сумбатов в
другом. В шестом классе, оставаясь друзьями, мы вступили в принципиальную
борьбу. Каждое отделение издавало свой литературный журнал. На какие темы
шел спор, не помню, помню только, что мой журнал - я был редактором -
назывался "Товарищ" и что мы перестреливались "критиками", "антикритиками" и
т.д. /433/
Мы вместе начали играть на сцене в качестве любителей в нашем родном
городе Тифлисе.
Мы вместе написали одну пьесу,{433} имевшую большой внешний успех.
Встретились в Малом театре как драматурги.
Женились на двоюродных сестрах, он был женат тоже на урожденной
баронессе Корф.
У меня он был единственный настоящий друг на всю жизнь. Наша дружба
никогда не прекращалась, но мы сильно расходились в наших художественных
вкусах. Это было что-то органическое, потому что наше художественное
расхождение началось с самой юности. С возникновением же Художественного
театра это расхождение стало резким, и мы много раз становились во
враждебные положения. Наше главное дело - театр - шло, как в гимназии, по
параллелям.
Он был романтик. Чуть не больше всех поэтов любил Гюго. Он даже имел
орден Французской академии за исполнение Карла в "Эрнани" и Рюи-Блаза{433}.
И его художественный вкус всегда и во всем клонился в сторону романтической
приподнятости.
На этой почве однажды долго и горячо спорили я и Чехов, с одной
стороны, и Южин - с другой. Это было у него, в его большом светлом кабинете,
на улице, которая после его смерти названа Южинская.
Спорили больше они двое, потому что речь шла обо мне. Незадолго перед
этим вышла моя повесть "Губернаторская ревизия", и Чехов из своего имения
прислал мне следующее письмо:
"Я, не отрываясь, прочел Вашу "Губернаторскую ревизию". По тонкости, по
чистоте отделки и во всех смыслах это лучшая из всех Ваших вещей, какие я
знаю. Впечатление сильное, только конец, начиная с разговора с писарем,
ведется слегка в пьяном виде, а хочется piano*, потому что очень грустно.
Знание жизни у Вас громадное, и, повторяю
<> 241 242 243 244 245 246 247 248 249
- -
|
|
