|
|
|
|
- -
Его лицо - монгольского
бородатого божка - хитро щурилось.
- А я вам гостя привез! - шепнул он мне, здороваясь.
Следом за ним с подножки коляски осторожно ступил на землю высокий,
сутулый человек, в кепке, узком черном пиджаке, с измятым
галстуком-бабочкой. Его лицо в седеющей, клином, бородке было серым от
усталости и пыли. У левого бедра на ремне через плечо висела в кожаном
футляре квадратная фляжка, какую носят охотники. Помятые брюки просторно
болтались на длинных, сходящихся коленями ногах.
В нескольких шагах от нас он вдруг глухо и надолго закашлялся. Потом
отвинтил от фляжки никелированную крышку и, отвернувшись конфузливо в
сторону, сплюнул в отверстие фляжки вязкую мокроту... Молча подал мне
влажную руку... Поправил пенсне... Прищурившись, оглядел с высокого откоса
млеющие в горячем тумане заречные дали, провел взглядом по изгибам
полусонной речки и сказал низким, хриповатым от кашля голосом:
- А, должно быть, здесь щуки водятся?!
Это был Чехов. /646/
II
День прошел в праздничной сутолоке. После легкого завтрака ходили
осматривать ближайшие достопримечательности: спиртовый завод, новую школу,
березовый парк.
Чехов шел медленно, глядя под ноги и отставая от других. Тонкой
гнувшейся тросточкой он пробовал растрескавшуюся от жары землю, как бы не
доверяя ее обманчивой внешности. Горький однажды написал мне: "Чехов ходит
по земле, как врач по больнице: больных в ней много, а лекарств нет. Да и
врач-то не совсем уверен, что лечить надо"{646}.
Темный, низкий, закопченный завод, где в огромных чанах и холодильниках
сутками прели какие-то составы и жидкости, где не было живого огня и шума
машин, Чехову явно не понравился{646}. Морщась от уксусного запаха, он
безразлично прослушал объяснения инженера, постучал из вежливости тросточкой
по огромной бутыли денатурата и, не дождавшись Морозова, вышел на воздух.
В новую школу, куда за отсутствием крыльца надо было подыматься по
узкой стремянке, Чехов даже не заглянул, и, пока Савва мерил рулеткой
будущие классы и вычислял их кубатуру, Чехов сидел около школы на бревнах и,
побрякивая жестяной коробочкой, которую он всегда носил в жилетном кармане,
приманивал мятными лепешками деревенских ребят, собиравших около постройки
сосновые щепы - матерям на растопку.
Ребята шмыгали носами, подталкивая друг друга локтями, но ни один из
них так и не решился подойти за конфетками к этому чужому "дяде", в очках со
шнурочком.
Под зелеными сводами парка Чехов ожил, снял кепку, как в церкви, и,
вытирая пот платком, сказал со вздохом и нараспев:
- Хорошо у вас тут... Бе-ре-зы... Не то, что у нас в Ялте. - И, как бы
слегка капризничая, добавил: - Не понимаю: зачем это здоровые люди в Ялту
ездят? Что там хорошего? Берез - нету, черемухи - нету, скворцов - и то нет!
- Здоровые люди - они глупые, им везде нравится! - ответил Савва с
таким ехидным простодушием, что /647/ нельзя было понять, над кем он
подсмеивается - над здоровыми людьми или над больным Чеховым.
Обед состоял из семи блюд, и каждое из них почему-то запаздывало. Дядя
Костя сидел красный от стыда и чуть не плакал.
За столом собралась вся местная интеллигенция: лесничий, фельдшер,
инженер и техники с заводов - нескладные, бородатые обломы, "рабочая
скотинка" Морозова. Они нарядились, как на свадьбу: суконные сюртуки пахли
нафталином, накрахмаленные манишки с невероятными галстуками
<> 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 >>>
- -
|
|
